Концепция пресуществления в различных контекстах

[АЗ]

Вот набросал свои нынешние некоторые соображения, наверное, субъективные, на этот счет:

Раньше я не принимал концепцию пресуществления, хотя в реальность преложения хлеба и вина в истинные Тело и Кровь Христовы верил всегда. Осознанно это неприятие основывалось на антипатии к католическому учению вообще, а неосознанно еще и на ошибочных, как я теперь понимаю, антропологических, экклисиологических, христологических и сотериологических посылках.
За последние годы в эти посылки внесены многие существенные коррективы. Произошло это, главным образом, благодаря просто внимательному чтению святоотеческой литературы без какой-либо, так сказать, производственной необходимости – не для того, чтобы говорить другим, не с целью поиска цитат для споров и т. п., – а… как бы это сказать – для спасения души звучит претенциозно, для поиска истины тем более – ну, в общем, потому что творения отцов – это просто здорово и ни с каким другим чтением (Писание не в счет) не сравнимо.
Теперь у меня уже никаких препятствий для принятия идеи пресуществления не осталось. Но не потому, что у св. отцов я прочел на эту тему что-то специальное (специальное встречается только, по-моему, у одного свт. Геннадия Схолария, у остальных только неспециальное, по другим поводам и без детализации: так из только самих по себе святоотеческих цитат пресуществление, по-моему, не выведешь). А потому, что изменились общие богословские посылки, – и я теперь понимаю (пока, наверное, больше только интуитивно), что вписать в их контекст концепцию пресуществления не составит никакой серьезной проблемы.
Однако неприятие католического учения о пресуществлении, которое основано на других ошибочных посылках, у меня по-прежнему осталось. И вряд ли это неприятие только субъективное. В истории богословия обычное дело, когда одни и те же термины, формулировки и даже целые концепции в зависимости от того, в какой богословский контекст они поставлены, могли быть как истинными, так и еретическими. Концепция пресуществления, находясь в католическом еретическом контексте, остается еретической. И я не могу признать, что католическое и православное учение об изменении Святых Даров в Евхаристии тождественны. Это – совершенно разные богословские учения, хотя терминологически и концептуально они могут совпадать. Впрочем, могут, и не совпадать.
В этой связи остается открытым вопрос о православной рецепции того, что написано о евхаристическом преложении в поствизантийский период, начиная с свт. Геннадия Схолария и до наших дней.
Свт. Геннадий, первым из православных богословов взявший на вооружение латинскую по происхождению концепцию пресуществления, сделал это подобно тому, как древние отцы брали на вооружение в своем богословии какие-нибудь философские античные, т. е. вообще не христианские, а языческие, концепции. А именно – свт. Геннадий изъял формулировки Фомы Аквинского из еретического богословского контекста и поставил их в контекст надлежащий, православный, святоотеческий, паламитский (так мне сейчас представляется, хотя полностью быть в этом уверенным я пока не имею достаточных оснований, оснований чисто субъективных, связанных и с плохим знакомством с вопросом, и с сохраняющейся в уме неясностью).
Однако, можно ли то же самое сказать о всех православных авторах XVI-XX вв., отстаивавших пресуществление в Евхаристии? Думаю, нет. Почти все, что написано православными сторонниками пресуществления в этот период, остается, насколько могу судить, в контексте именно католической антропологии, экклисиологии, христологии и сотериологии и потому, с православной точки зрения, проблемно (хотя есть и отрадные исключения, например, «Слово в Великий Четверток о святых Христовых тайнах» нашего свт. Игнатия Брянчанинова, который и вообще, как приходится признать, единственный в своем роде для всего синодального периода; это, кстати, важно учитывать и для оценки нынешних дискуссий на тему «сбросим Игнатия Брянчанинова с корабля современности»). Поэтому при попытках рецепции евхаристологического наследия последних веков нужно стараться быть очень разборчивым.
Последнее особенно относится к решениям по Евхаристии Константинопольских соборов XVII в. («особенно» - это потому, что само словосочетание «решение собора» действует на воображение церковных людей подчас чрезмерно сильно, хотя эта чрезмерность ни на каких серьезных доводах по большому счету не основана, – соборы бывают разные). В собственном историческом контексте эти решения сыграли важную роль для отвержения кальвинистского (да и протестантского вообще) понимания Евхаристии, предельно еретичного во всех отношениях – и в связи с его богословскими основаниями и в самих своих формулировках, которые истолковать православно не получится и при всем желании. Но преувеличивать значение этих Соборов в наше время, наверное, не стоит, потому что решения их принимались из контекста в целом все же католического богословия, т. е. в рамках почти тотального в то время «латинского пленения». Поэтому для богословской рецепции этих решений, если в таковой возникнет необходимость, их нужно будет изъять из собственного историко-богословского контекста и поставить в контекст богословия византийских отцов.
Наконец, стоит заметить, что без учета всего сказанного сам спор о пресуществлении, когда он ведется изолированно от общих богословских посылок, по одному только формальному критерию «за» или «против», не то что не эффективен, но бессмыслен и даже вреден. Особенно в рамках духовных школ! – Только будоражит страсти и – ни уму, как говорится, ни сердцу. Одни, убежденно считая себя православными, спорят так, как католики спорили бы с протестантами; другие, тоже убежденно считая себя православными, напротив, спорят так, как протестанты спорили бы с католиками… (Куда ж, как говорится, податься бедным православным?) Сейчас споры вроде поутихли, но в целом статус-кво «католики – протестанты», кажется, в целом по-прежнему сохраняется.       
Впрочем, в последние годы отдельные православные авторы (как правило, это неформальные, официально не ангажированные интернет-авторы, в частности, и из моих уважаемых ЖЖ-френдов) начали, слава Богу, предпринимать попытки поставить концепцию пресуществления в надлежащий православный святоотеческий контекст. Это позволяет надеяться, что когда-нибудь и в моих мозгах ответы на вопросы, связанные с преложением Святых Даров, получат более четкие очертания.

[DM]

Мне кажется, исходя из всего вышесказанного, уместнее было бы не использовать сейчас термин "пресуществление", наполняя его православным смыслом, (как, например, никому сейчас в голову не придет наполнять православным смыслом термин "Христородица", хоть это и не сложно), а просто разъяснить термин "преложение" в контексте паламитского богословия.

[АЗ]

Прямой аналогии что-то не вижу.
Термин "Христородица" уже полторы тысячи лет никто из православных не употребляет, - всем известно, что он осужден как еретический. Термин "пресуществление", напротив, полтысячи лет как в ходу. Латинский шлейф - это да...
А вообще, определенно сказать пока не могу. Может, можно без него и обойтись, а может... не знаю.
 

[АЗ]

Это в дополнение к теме, взято из комментариев к ней в ЖЖ:

В отношении того, что концепция пресуществления является чрезмерной рационализацией тайны Евхаристии и потому не приемлема, не соглашусь. Разве каппадокийское описание Троицы или халкидонское описание Христа не выглядит рационализацией. Все догматические формулировки и богословские концепции есть рационализация.
Просто здесь важно понять и усвоить, что рационализации эти должны быть отнесены к способу восприятия Реальности нашим умом, а никак не к самой Реальности.
Реальность постигается не формулами, а опытом. Формулами она только описывается, но описания эти помогают нам опыт обрести. Формулы – указатели движения ума.
Термин "преложение", как и другие слишком неопределенные термины, хорош, когда нужно только хранить опыт, но недостаточен, когда этот опыт нужно объяснять другим, а тем более защищать его. "Преложение" оставляет слишком большой простор для интерпретаций – где-нибудь, скажем,  в искусстве это, может быть, и хорошо, но в догматике однозначно плохо.
Конечно, по большому счету все наши слова неточны, однако надо все же выбирать наименее не точные. Термин "пресуществление" по сравнению с "преложение" перспективу для ума сужает и, в частности, довольно надежно застраховывает его при восприятии Евхаристии от всякого субъективизма.
Так что проблема, по-моему, все же в том лишь, что термин этот долгое время находился (не только у католиков, но с их подачи и у нас) в неправильном контексте. Но эта проблема всегда в истории православного богословия с большим или меньшим успехом решалась – не только отдельные не христианские термины (троица, единосущие, ипостась–сущность–энергии, "различие в созерцании", и т.д. и т.п.) и концепции (обожение, динамис–энергия), но даже и целые еретические трактаты (например, Евагрия), будучи поставлены в нужный контекст, служили уже не язычеству или ереси, а православию.